– Скукота, – зевает кто-то из присутствующих.

Волна сдержанных смешков катится по помещению, звенит стёклами панорамных окон, за которыми цветёт пышной россыпью точек висячий сад. Упрёк искажает лицо начальницы смены, размалёванное невероятным количеством косметики. Гандива отслеживает гримасу и понимает: с Нолли лучше не связываться.

– Для кого-то – скукота, может быть, – сосредоточенно проговаривает Нолли. – Но достойные пре-имаго оценят то, что мы будем для них делать. Я обещаю, что под моим крылом вы быстро станете достойными членами общества. Двести двадцать пять учащихся первого этапа уже оценили наше усердие и ныне не испытывают проблем.

Острый локоток спесиво толкает Гандиву в бок. Отвращение проходит по коже скользкой волной. Почему-то вспоминается самый страшный сон. Тот, что за семь лет стал привычным, но не утратил яркости. Он снился Гандиве накануне. Снова.

– Передвиньтесь, пожалуйста, подальше, – выдавливает Гандива с брезгливостью.

Два серых глаза насмешливо смотрят на Гандиву из-под задорной девической чёлки. Только шутить их обладательница, кажется, не собирается.

– Парни должны идти на уступки, – пискнула она.

– Я первый занял это место, – Гандива чувствует, как щёки заливает жар. – Так что, и выводы напрашиваются закономерные. Поступите по справедливости, юная госпожа.

– Непробиваемый! – возмущается девчонка. – Ну и ладно. Всё равно от тебя воняет!

Воняет?!

Вы это слышали вообще?!

Щипки отвращения возвращаются и катятся потоком лавы от затылка до пят. На этот раз они причиняют настоящую боль. Бесшумно, чтобы не привлекать внимание, Гандива втягивает воздух, нагретый чужим дыханием. Никакой вони. Разве что, свежий аромат одеколона «Цветок зимы» – тонкая хрустальная нота в меловой пустоте.

– На время пребывания в социализаторе с вас будут сняты все моратории, – продолжает Нолли. – Кроме моратория на употребление запрещённых веществ и жизненно важных мораториев. Ну и перемещение ваше, конечно, тоже будет отслеживаться. Тут без вариантов, увы.

– Но зачем это нужно? – не выдерживает кто-то сзади.

– Поясню, – Нолли разводит руками. – Психологи полагают, что многим пре-имаго именно моратории мешают найти правильный контакт со сверстниками. Мы не понесём от этого никакого убытка, поверьте. На закрытой территории что-то нарушить очень сложно. Придётся постараться.

Слова Нолли кажутся Гандиве абсурдом, но он прекрасно понимает, что не в том статусе, чтобы спорить с ней.

За окном на миг зависает воздушная капсула. Вокруг неё тает сизый дымок. Ветви плодовых деревьев колышутся от поднятых потоков воздуха. Свежая листва кажется позолоченной в лучах летнего солнца.

– Есть вопросы? – кричит Нолли сурово.

У Гандивы, конечно, их накопилось немало. Но публичное место, полное наблюдателей, не располагает к ведению великосветских бесед. Он решает подойти к Нолли после собрания и спросить начистоту: не боится ли она, что его ровесники начнут вести себя непотребно, почувствовав безнаказанность. Не скажется ли его пребывание в социализаторе на дальнейшей судьбе и карьере? И самое главное: каково гигиеническое состояние мест общего пользования.

– Есть, – прерывает его раздумья нетвёрдый голос.

– Я слушаю внимательно.

С заднего ряда поднимается, сутуля плечи, высокий парень с длинными волосами. Несмотря на то, что его шевелюра выглядит очень ухоженно и даже холёно, пухлые щёки кажутся сальными из-за россыпи прыщей. Небольшие глазки сердито выглядывают из-под отёчных век. Кажется, что он всю ночь накануне ел пересоленные суррогаты и запивал их литрами воды. Но его лицо, тем не менее, кажется знакомым. До боли.

– Разрешите уточнить, – говорит парень, – есть ли какая-нибудь альтернатива этому… этому мероприятию?

– Смотря, что ты подразумеваешь под альтернативой, – Нолли пытается улыбнуться накрашенными губами.

– Мой отец, – продолжает парень. – Мой отчим знает хороших психологов. Они согласны работать с моими… особенностями. Могу ли я отказаться от поездки в социализатор?

– Нет, не можешь, – Нолли усмехается, и Гандива ощущает скрытое превосходство, переполняющее её. – Нормальная социализация возможна только в живом обществе себе подобных.

– Но мне недавно был поставлен серьёзный диагноз, – нехотя продолжает длинноволосый. – Я сейчас получаю лечение.

– Не беспокойся об этом. Не ты один такой. Наши реаниматоры в курсе лечебной программы каждого. Мы снабжаем вас необходимыми медикаментами совершенно бесплатно. Всё за счёт государства!

– Но я не хочу ехать в этот гадюшник, – казавшийся робким и стеснительным юноша неожиданно выходит из себя и швыряет конспектор на стол. Волосы падают на его лицо, закрывая бордовые от прыщей щёки. – Силой потащите?!

– Правила одни для всех, – парирует Нолли. – Или ты особенный?

– Разрешите отметить, я не изгой, – возражает парень. – Меня полностью устраивает мой уровень социализации.

– Ответь, Нери 42, – продолжает Нолли наступление. – Ты особенный? Ты лучше, чем все остальные, что собрались в социализатор?!

Нери 42. Всё ясно. В памяти всплывает небольшое интервью с абсолютными лидерами учебного процесса и маленькая фотография в школьной Иммортельской газете. Длинноволосый парень с выделяющимися скулами и абсолютно чистой кожей. Что-то произошло с Нери 42 за этот короткий временной промежуток. А, может, Гандива просто плохо запомнил. Мама сразу отобрала у него газету, запретив читать о чужих успехах.

Только она ошибалась. Чужие успехи не заставляют Гандиву чувствовать себя ничтожеством. Ну почти. Её саму они ранят гораздо сильнее.

– Смотря, с какой стороны взглянуть, – самонадеянно тянет Нери.

– Что, интеллектуальные состязания разум затмили? – язвит Нолли. – Твою корону мы собьём в два счёта! Запомни, Нери! Да и все послушайте, пожалуйста. Вы все здесь – самые обычные пре-имаго! Особенных среди вас – два-три человека. И ты, Нери 42, в это число точно не входишь. Тут есть люди, которые достойны твоих регалий куда больше, чем ты!

Гандива замирает, встретив взгляд Нолли. Впрочем, хитрый прищур её накрашенных глаз с фиолетовыми линзами кажется таким неоднозначным, что он не понимает, сравнивает ли она его с другими или превозносит над общей массой.

– Вы хоть знаете, – продолжает Нолли, – сколько финансовых единиц вбухало в вашу социализацию правительство?! Социализатор – это очень дорогое удовольствие!

– Они платят за общий туалет, за культивацию плесени в душевых кабинах или за мультизлаковое варево на воде? – Нери, наконец, поднимает заплывшие глаза и дерзко ухмыляется начальнице смены.

– Ты, кажется, совсем стыд потерял! – рявкает Нолли.

– Ну, раз все собравшиеся здесь боятся спрашивать, кто-то же должен, – Нери пожимает плечами.